| ДОМОЙ |
Радикальное экологическое движение "Хранители радуги" |
|
 |
ЖУРНАЛАНАРХИЯ |
Петр КРОПОТКИНВЛАСТЬ ПРОТИВ СВОБОДЫ(Из очерка "ГОСУДАРСТВО, ЕГО РОЛЬ В ИСТОРИИ") (...) Но что революция тщательно сохранила, это - власть государства над промышленностью, над промышленным рабом - рабочим. Вспомните, что говорилось в Конвенте - в страшном террористическом Конвенте - по поводу одной стачки, в ответ на требования стачечников (цитирую на память): "Одно государство имеет право блюсти интересы граждан. Вступая в стачку, вы составляетекоалицию, вы создаете государство в государстве. А потому - смертная казнь за стачку!" Обыкновенно в этом ответе видят только буржуазный характер французской революции. Но нет ли в нем еще и другого, более глубокого смысла? Не указывает ли он на отношения государства ко всему обществу вообще - отношение, нашедшее себе самое яркое выражение в якобинстве 1793 года? "Если вы чем-нибудь недовольны, обращайтесь к государству! Оно одно имеет право удовлетворять жалобы своих подданных. Но соединяться вместе для самозащиты - этого нельзя!" В этом то смысле республика и назвала себя единственной и НЕРАЗДЕЛЬНОЙ. И разве не так же думает и соверменный социалист-якобинец? Разве Конвент с присущей ему свирепой логикой, не выразил его сокровенной мысли? *** В этом ответе Конвента выразилось отношение всякого государства ко всем сообществам, ко всем частным организациям, каковы бы ни были их цели. Что касается стачки в России, она и теперь еще считается преступлением против государства. "В значительной степени то же можно сказать и о Германии, где император Вильгельм еще недавно говорил углекопам: "Обращайтесь ко мне; но если вы когда-нибудь посмеете действовать в своих интересах сами, вы скоро познакомитесь со штыками моих солдат!" То-же самое почти всегда происходит и во Франции. И даже в Англии, только после столетий борьбы путем тайных обществ, путем кинжала, пускаемого в ход против предателя и хозяина, путем подкладывания пороха под машины (не дальше, как в 1860 году) наждака в подшипники и т.п., английским рабочим почти удалось добиться права стачек. Они скоро добьются его окончательно, если только не попадут в ловушку, уже расставленную им государством, которое хочет навязать им обязательное посредничество в столкновениях с хозяевами, в обмен на закон о восьми-часовом рабочем дне. Больше ста лет ужасной борьбы! И сколько страданий, сколько рабочих умерло в тюрьмах, сколько сослано в Австралию, убито, повешено! И все это для того, чтобы возвратить себе право соединяться в союзы, которое - повторяю опять - составляло достояние каждого человека, свободного или крепостного в те времена, когда государство еще не успело наложить свою тяжелую руку на общество. (Даже и теперь, не далее, как в 1903 г., при консервативном министерстве, право стачек снова подорвано. Палата Лордов, действуя как высшая судебная инстанция, постановила следующее: в случае стачки, если будет доказано, что рабочий союз отговаривал - просто отговаривал, без устрашения силой, через своих подчасков - рабочих, собиравшихся заступить места забастовавших рабочих, то весь рабочий союз отвечает своею кассой за убытки, понесенные хозяевами. В известной Taff Vale забастовке, рабочий союз должен был уплатить хозяевам свыше 50.000 фун., т.е. более полу-миллиона рублей. Второй такой же случай был поднят недавно, и рабочий союз кончил дело, признав себя должным 300.000 руб). *** Но не только рабочие подвергались этой участи. Вспомните о той борьбе, которую пришлось выдержать с государством буржуазии, чтобы добиться права образовывать торговые общества - права, которое государство предоставило ей только тогда, когда увидело в таких обществах легкий спооб создавать монополии в пользу своих служителей и пополнять свою казну. А борьба за право говорить, писать, или даже думать не так, как велит государство посредством своих академий, университетов и церкви! А борьба за право учить, хотя бы только грамоте! право, которое государство оставляет за собой, и которым оно не пользуется. А право даже веселиться сообща? Я уже не говорю о выборных судьях, или о том, что в средние века человеку очень часто предоставлялось самому выбирать, у какого судьи он желает судиться и по какому закону. И я не говорю также о той борьбе, которая еще предстоит нам, прежде чем наступит день, когда будет сожжена книга возмутительных наказаний, порожденных духом инквизиции и восточных деспотий, книга, известная под названием Уголовного Закона. *** Или посмотрите на систему налогов - учреждение чисто государственного происхождения, являющееся могучим орудием в руках государства, которое пользуется им, как во всей Европе, так и в молодых республиках Соединенных Штатов Америки, для того, чтобы держать под своей властью массы населения, доставлять выгоды своим сторонникам, разоряя большинство в угоду правящему меньшинству, и поддерживать старые общественные деления, старые касты. Посмотрите на войны, без которых государство не может ни образоваться, ни существовать, - войны которые делаются неизбежными, как только мы допустим, что известная местность ( только потому, что она составляет одно государство) может иметь интересы, противоположные интересам соседних местностей. Подумайте только о прошлых войнах, и будущих, которые грозят нам; о войнах за торговые рынки; о войнах для создания колониальных империй... А мы все знаем, какое рабство несет с собой война, все равно кончается ли она победой или поражением. *** Но из всех перечисленных мною зол, едва ли не самое худшее - это воспитание, которое нам дает государство, как в школе, так и в последующей жизни. Государственное воспитание так извращает наш мозг, что само понятие о свободе в нас исчезает и заменяется понятиями рабскими. Грустно видеть, как глубоко многие из тех, которые считают себя революционерами, ненавидят анархистов только потому, что анархическое понятие о свободе не укладывается в то узкое и странное представление о ней, которое они почерпнули из своего проникнутого государственным духом воспитания. А между тем, нам приходится встречаться с этим на каждом шагу. Зависит это от того, что в молодых умах всегда искусно развивали и до сих пор развивают дух добровольного рабства, с целью упрочить на веки подчинение подданного государства. Философию, проникнутую любовью к свободе, всячески стараются задушить католически-государственною философией. Историю извращают, начиная уже с самой первой страницы, где рассказываются басни о меровингских, каролингских и рюриковских династиях, - и до самой последней, где воспитывается якобинство, а народ и его роль в создании общественных учреждений обходятся молчанием. Даже естествознание ухитряются извратить в пользу двуголового идола, церкви и государства; а психологию личности, и еще больше общества, искажают на каждом шагу, чтобы оправдать тройственный союз - из солдата, попа и палача. Даже теория нравственности, которая в течение целых столетий проповедовала повиновение церкви, или той или другой, якобы священной книге, освобождается теперь от этих пут, только затем, чтобы проповедовать повиновение государству. "У вас нет никаких прямых обязанностей по отношению к вашему ближнему, в вас нет даже чувства взаимности; все ваши обязанности - обязанности по отношению к государству; без государства вы перегрызли бы друг другу горло", - учит нас эта новая религия, называющая себя "научною", в то время как она молится все тому же, престарому, римскому и кесарьскому божеству. "Сосед, друг, общник, со-гражданин, - ты должен забыть все это! ты должен сноситься с другими не иначе, как чрез посредство одного из органов твоего государства. И все вы должны упражняться в одной добродетели: учиться быть рабами государства. Государство - твой Бог!" И это прославление государства и дисциплины, над которыми трудятся и церковь, и университет, и пресса, и политические партии, производятся с таким успехом, что даже революционеры не смеют смотреть этому новому идолу прямо в глаза. Современный радикал - централист, государственник и якобинец до мозга костей. По его же стопам идут и социалисты. Подобно флорентинцам конца пятнадцатого столетия, которые отдались в руки диктатуры государства, чтобы спастись от деспотизма патрициев, современные социалисты на находят ничего лучшего, как призвать тех же богов - ту же диктатуру, то же государство, чтобы спастись от гнусностей экономической системы, созданной тем же государством! Если вы вникните глубже во все те разнообразные факты, которых мы могли лишь поверхностно коснуться в этом очерке; если вы посмотрите на государство, каким оно явилось в истории, и каким по существу своему продолжает быть и теперь; если вы убедитесь, как убедились мы, что общественное учреждение не может служить безразлично ВСЕМ целям, потому что, как всякий орган, оно развивается ради одной известной функции, а не ради всех безразлично, - вы поймете, почему мы неизбежно приходим к заключению о необходимости уничтожения государства. Мы видим в нем учреждение, которое в течение всей истории человеческих обществ служило для того, чтобы мешать всякому союзу людей между собою, чтобы препятствовать развитию местного почина, душить уже существующей вольности и мешать возникновению новых. И мы знаем, что учреждение, которое прожило уже несколько столетий и прочо сложилось в известную форму, ради того, чтобы выполнить известную роль в истории, не может быть принаровлено к роли противоположной. *** Что же нам говорят в ответ на этот довод, неопровержимый для всякого, кто только задумывался над историей? Нам противопоставляют возражение почти детское: "Государство уже есть, оно существует и представляет готовую и сильную организацию. Зачем же разрушать ее, если можно ею воспользоваться? Правда, теперь она вредна, но это потому, что она находится в руках эксплуататоров. А раз она попадет в руки народа, почему же ей не послужить для благой цели, для народного блага?" Это - все та же мечта шиллеровского маркиза Позы, пытавшегося превратить сомодержавие в орудие освобождения, или мечта аббата Фромана в романе Золя, "Рим", пытающегося сделать из католической церкви рычаг социализма!... Не грустно ли, что приходится отвечать на такие доводы? Ведь те, кто рассуждает таким образом, или не имеет ни малейшего понятия об исторической роли государства, или же представляет себе социальную революцию в таком жалком и ничтожном виде, что она не имеет ничего общего с социалистическими стремлениями. *** Возьмем, как конкретный пример, Францию. Всем нам известен тот поразительный факт, что третья республика во Франции, несмотря на свою республиканскую форму, остается по существу монархической. Все мы упрекаем ее за то, что она оказалась неспособной сделать Францию республиканской; я уже не говорю о том, что она ничего не сделала для социальной революции: я хочу только сказать, что она даже не внесла республиканских нравов и республиканского духа. В самом деле, ведь, все то немногое, что, действительно, БЫЛО сделано в течение последних двадцати пяти лет для демократизации нравов или для распространения просвещения, - делалось повсюду, даже и в европейских монархиях, под давлением духа того времени, которое мы переживаем. - Откуда же явился во Франции этот странный, государственный строй - республиканская монархия? Происходит он от того, что Франция была и осталась государством, в той же мере, в какой она была тридцать лет тому назад. Имена правителей изменились, но все это огромное чиновничье здание, созданное во Франции по образцу императорского Рима, осталось; колеса этого громадного механизма продолжают по прежнему обмениваться пятидесятью бумагами каждый раз, когда ветром снесет дерево на большой дороге. Штемпель на бумагах изменился, но государство, его дух, его органы, его территориальная централизация и централизация функций - остались без перемены. Мало того: как всякие паразиты, они день ото дня все больше и больше расползаются по всей стране. Республиканцы - по крайней мере искренние - долго льстили себя надеждой, что им удастся воспользоваться государственной организацией для того, чтобы произвести перемену в республиканском смысле; мы видим теперь, как они ошиблись. Вместо того, чтобы уничтожить старую организацию, уничтожить ГОСУДАРСТВО и создать новые формы объединения, исходя из самых основных единиц каждого общества - из сельской общины, свободного союза рабочих и т.д. - они захотели "воспользоваться старой, уже существующей организацией". И за это непонимание той истины, что историческое учреждение нельзя заставить по произволу работать, то в том, то в другом направлении, что оно имеет свой собственный путь развития, они поплатились тем, что были сами поглащены этим учреждением. А между тем, здесь дело еще не шло об изменении всех экономических отношений общества, как идет у нас: вопрос был лишь в изменении некоторых политических отношений между людьми. *** И несмотря на эту полную неудачу, несмотря на такой жалкий результат, нам все еще продолжают повторять, что завоевание государственной власти народом будет достаточно для совершения социальной революции. Нас хотят уверить, несмотря на все неудачи, что старая машина, старый организм, медленно вырабатывавшийся в течение хода истории с целью убивать свободу, порабощать личность, подыскивать для притеснения законное основание, отуманивать человеческие умы, постепенно приучая их к рабству мысли - каким то чудом вдруг окажется пригодным для новой роли: вдруг явится и орудием, и рамками, в которых создастся новая жизнь, водворится свобода и равенство на экономическом основании, наступит пробуждение общества и завоевание им лучшего будущего!... Какая нелепость! Какое непонимание истории! Чтобы дать простор широкому росту социализма, нужно вполне перестроить все современное общество, основанное на узком лавочническом индивидуализме. Вопрос не только в том, чтобы, как иногда выражаются на метафизическом языке, "возвратить рабочему целиком весь продукт его труда", но в том, чтобы изменить самый характер всех отношений между людьми, начиная с отношений отдельного обывателя к какому-нибудь церковному старосте или начальнику станции, - и кончая отношениями между различными ремеслами, деревнями, городами и областями. На всякой улице, во всякой деревушке, в каждой группе людей, сгруппировавшихся около фабрики или железной дороги, должен проснуться творческий, созидательный и организационный дух, - для того, чтобы и на фабрике, и на железной дороге, и в деревне, и в складе продуктов, и в потреблении, и в производстве, и в распределении все перестроилось по новому. Все отношения между личностями и человеческими группами должны будут подвергнуться перестройке с того самого часа, когда мы решимся дотронуться впервые до современной общественной организации, до ее коммерческих или административных учреждений. И вот эту то гигантскую работу, требующую свободной деятельности народного творчества, хотят втиснуть в рамки государства! хотят ограничить пределами пирамидальной организации, составляющей сущность государства! Из государства, самый смысл существования которого заключается, как мы видели, в подавлении личности, в уничтожении всякой свободной группировки, всякого свободного творчества, в ненависти ко всякому личному почину и в торжестве ОДНОЙ идеи (которая по необходимости должна быть идеей посредственности), - из этого-то механизма хотят сделать орудие для выполнения гигантского превращения!... Целым общественным обновлением хотят управлять путем указов и избирательного большинства!... Какое ребячество! *** Через всю историю нашей цивилизации проходят два течения, две враждебные традиции: римская и народная; императорская и федералистская; традиция власти и традиция свободы. И теперь, накануне великой социальной революции, эти две традиции опять стоят лицом к лицу. Которое нам выбрать из этих двух борющихся в человечестве течений - течение народное или течение правительственного меньшинства, стремящегося к политическому и религиозному господству, - сомнения быть не может. Наш выбор сделан. Мы пристаем к тому течению, которое еще в двенадцатом веке приводило людей к организации, основанной на свободном соглашении, на свободном почине личности, на вольной федерации тех, кто нуждается в ней. Пусть другие стараются, если хотят, удержаться за традиции канонического и императорского Рима! |
Титульный листАнархисты в антисоветском подполье |